Фанфики Анюты
Добавлено: 28 апр 2018, 07:37
Flanny, спасибо. "Вора" я тоже люблю. )
Пожалуй, размещу здесь еще вот это:
Самолет.
Зарисовка в стиле символизм.
Нас окружили разноцветные пятна. Красные, желтые, бордовые, зеленые - это только деревья, и еще больше оттенков среди осенних цветов. Если не фокусировать взгляд, кажется, что находишься в калейдоскопе. Пестрый, праздничный мир. И среди хоровода красок белые статуи. Выглядывают из листвы скромно, задумчиво, словно печальные гости на чужой вечеринке. Хотя они-то как раз здесь хозяева, а вот мы - гости, и праздник устроили для нас. Отец ведет меня за руку. Мягко пружинит под ногами теплая влажная земля, шуршат опавшие листья, кожу обдувает теплый ласковый ветер, приглашает: расслабься, отдохни.
Поворот, и мы останавливаемся перед еще одним окруженным цветами и деревьями памятником. Статуя над ним не изображает ни ангела, ни распятия. Над этой могилой скульптор изваял рвущийся в небо самолет.
- Это мой брат, - говорит отец, указывая на плиту.
С фотографии на нас смотрит мальчик, едва ли многим старше меня. На нем летная французская форма, левой рукой он сжимает шлем, а правой жизнерадостно машет нам.
- За день до смерти.
Мальчик широко улыбается, так искренне и от души, словно видит со своей фотографии, что мы пришли, и готов заключить в объятия. Только в уголках его смеющихся глаз мне мерещится тревога.
- Чему он радуется?
- Не знаю. Наверное, хотел подбодрить родных. Он всегда думал о других. Если кому-то было грустно, он придумывал тысячу и один способ, чтобы успокоить и развеселить. Ему никогда не было все равно. И в Европу на войну поехал, потому что было не все равно. Мы были детьми, а он - старший, заботился о нас. Хотел остановить неостановимое, подарить Миру мир.
Отец говорит, а я вижу поле, и на нем белый бумажный самолет. Мальчик надевает свой игрушечный шлем и садится в этот самолет. А с неба сыплются искры. Настоящие горячие страшные искры. Мальчик смеется и задорно машет нам рукой. Трава под колесами ходит волнами, земля изгибается, словно резиновая, и пружинит, подталкивает самолетик вверх. Он отрывается легко и летит плавно, как невесомый, все выше, выше. А над землей кровавая заря, и сыплются, сыплются из огненной тучи горячие искры. А самолет бумажный.
- Ему не было страшно?
- Было, наверное. И он знал, как мы его любим, а все равно поехал.
Нет, ему не страшно. Он знает, что любим и не одинок, нигде и никогда. Он снова машет рукой, что-то кричит и направляется прямо в небесный костер, чтобы в нем исчезнуть. Сотни таких же бумажных самолетиков, как стая расссерженных птиц, срываются вслед за ним с земли и устремляются туда же, словно хотят засыпать собой неистовство пожара. В какой-то момент даже огня не видно за бумагой. Но вот уже не искры падают на землю, а пепел. Белый холодный пепел, очень похожий на снег. И сквозь ледяную пелену летит ко мне с неба цветок. Поднимаю руки и ловлю подарок.
Сжимаю цветок в вспотевшей ладони и все смотрю и смотрю на фотографию, хочу запомнить навсегда. Дядя на ней все так же приветливо смеется, но тревоги в его глазах я больше не вижу. Померещилась, все-таки. Он рад, что мы пришли, что мы помним.
- И я люблю вас, - шепчут лучики в уголках его глаз.
Пожалуй, размещу здесь еще вот это:
Самолет.
Зарисовка в стиле символизм.
Нас окружили разноцветные пятна. Красные, желтые, бордовые, зеленые - это только деревья, и еще больше оттенков среди осенних цветов. Если не фокусировать взгляд, кажется, что находишься в калейдоскопе. Пестрый, праздничный мир. И среди хоровода красок белые статуи. Выглядывают из листвы скромно, задумчиво, словно печальные гости на чужой вечеринке. Хотя они-то как раз здесь хозяева, а вот мы - гости, и праздник устроили для нас. Отец ведет меня за руку. Мягко пружинит под ногами теплая влажная земля, шуршат опавшие листья, кожу обдувает теплый ласковый ветер, приглашает: расслабься, отдохни.
Поворот, и мы останавливаемся перед еще одним окруженным цветами и деревьями памятником. Статуя над ним не изображает ни ангела, ни распятия. Над этой могилой скульптор изваял рвущийся в небо самолет.
- Это мой брат, - говорит отец, указывая на плиту.
С фотографии на нас смотрит мальчик, едва ли многим старше меня. На нем летная французская форма, левой рукой он сжимает шлем, а правой жизнерадостно машет нам.
- За день до смерти.
Мальчик широко улыбается, так искренне и от души, словно видит со своей фотографии, что мы пришли, и готов заключить в объятия. Только в уголках его смеющихся глаз мне мерещится тревога.
- Чему он радуется?
- Не знаю. Наверное, хотел подбодрить родных. Он всегда думал о других. Если кому-то было грустно, он придумывал тысячу и один способ, чтобы успокоить и развеселить. Ему никогда не было все равно. И в Европу на войну поехал, потому что было не все равно. Мы были детьми, а он - старший, заботился о нас. Хотел остановить неостановимое, подарить Миру мир.
Отец говорит, а я вижу поле, и на нем белый бумажный самолет. Мальчик надевает свой игрушечный шлем и садится в этот самолет. А с неба сыплются искры. Настоящие горячие страшные искры. Мальчик смеется и задорно машет нам рукой. Трава под колесами ходит волнами, земля изгибается, словно резиновая, и пружинит, подталкивает самолетик вверх. Он отрывается легко и летит плавно, как невесомый, все выше, выше. А над землей кровавая заря, и сыплются, сыплются из огненной тучи горячие искры. А самолет бумажный.
- Ему не было страшно?
- Было, наверное. И он знал, как мы его любим, а все равно поехал.
Нет, ему не страшно. Он знает, что любим и не одинок, нигде и никогда. Он снова машет рукой, что-то кричит и направляется прямо в небесный костер, чтобы в нем исчезнуть. Сотни таких же бумажных самолетиков, как стая расссерженных птиц, срываются вслед за ним с земли и устремляются туда же, словно хотят засыпать собой неистовство пожара. В какой-то момент даже огня не видно за бумагой. Но вот уже не искры падают на землю, а пепел. Белый холодный пепел, очень похожий на снег. И сквозь ледяную пелену летит ко мне с неба цветок. Поднимаю руки и ловлю подарок.
Сжимаю цветок в вспотевшей ладони и все смотрю и смотрю на фотографию, хочу запомнить навсегда. Дядя на ней все так же приветливо смеется, но тревоги в его глазах я больше не вижу. Померещилась, все-таки. Он рад, что мы пришли, что мы помним.
- И я люблю вас, - шепчут лучики в уголках его глаз.